ЗАСЕДАНИЕ ВТОРОЕ
24 мая, дневное
Каменев (председательствующий). Объявляю заседание открытым. Переходим к обсуждению второго пункта порядка дня: отчет ЦК партии. Слово для доклада имеет тов. Зиновьев.
Зиновьев. (Продолжительные аплодисменты.) Товарищи, в сегодняшней «Правде» один из наших родных рабочих-поэтов прекрасно изобразил настроение партии, относящееся как раз к данному моменту съезда. Тов. Безыменский, которого вы все знаете, поместил прекрасные стихи «Из записок комсомольца» 21, в которых он изобразил верно подслушанное им настроение лучших людей партии. Приехали на съезд полные бодрости, уверенности в том, что дело наше идет вперед (дела действительно неплохи), встречаются лучшие друзья, кипит искрометная товарищеская беседа, но вот вспомнили момент, когда ЦК партии должен будет отчитываться перед партией, — острая игла кольнула грустью сердца всех. Поэт говорит так:
Медленно, грозно и веско
Кто-то шум прервал...
— В съездовской повестке...
Братцы... провал!
Слово бредет, шатаясь.
Видно, у мыслей
Дрогнули колени,
В омуте глаз
Заблудилась тоска.
— Политотчет Цека...
Читает... читает...
Не Ленин...
Я думаю, товарищи, здесь, действительно, верно схвачено то, что переживает съезд, а вместе с ним и вся наша партия в этот момент. Без Ленина, без светильника, без самой гениальной головы на земле приходится нам разрешать теперь те громадной важности вопросы, от которых зависят судьбы нашей партии, и не только ее одной. Еще к предыдущему съезду мы имели целый ряд прямых директив от Владимира Ильича. Вы помните, что ряд его статей и писем (его — тогда уже тяжелобольного) твердой рукой начертал нам, в сущности говоря, почти всю программу нашего прошлого съезда. До сих пор мы могли действовать прямо и буквально «по Ленину». В последнее время, и в частности на данном съезде, нам приходится действовать уже по ленинизму. У нас нет прямых, точных указаний, прямых директив, и мы должны только на основе всей той школы, которую наша партия прошла у Владимира Ильича, на основании нашего коллективного понимания ленинизма разрешать вопросы, стоящие перед нами.
В течение тех почти двух лет, когда Центральному Комитету пришлось практически, в повседневной работе вести дело Владимира Ильича, я считаю, товарищи, что наш ЦК, — скажу это с самого начала, — делал сравнительно мало ошибок. Это объясняется двумя причинами: 1) тем, что ЦК, выражая желание всей партии, старался добросовестным образом, по мере сил и разумения вести дело в духе Владимира Ильича, и 2) тем, что в общем и целом эти годы были годами подъема, медленного, но все же подъема. Это были сравнительно «легкие» годы. Вот почему ЦК партии удалось, мне кажется, избегнуть больших ошибок, возможных в другой обстановке.
ИТОГИ ИСТЕКШЕГО ГОДА
И нынешний год мы, несомненно, подводим с плюсом. Как велик этот плюс, об этом можно быть различного мнения, но что дело идет вперед, — это бесспорно. Этот отчетный год войдет в историю нашей партии и международной революции в черной траурной рамке, потому что в этом году мы потеряли Владимира Ильича. Но дело Владимира Ильича, а стало быть и дело всей нашей партии за этот год сделало значительные успехи. Мы все . это чувствуем несомненно.
Год был богат событиями во всех отраслях нашей деятельности. Начался он с ультиматума Керзона22. Теперь иногда ловишь себя на мысли: а когда была вся эта история с Керзоном? Как будто года 2—3 тому назад, между тем, это было непосредственно после XII съезда партии.
Первым испытанием ЦК после XII съезда партии был ультиматум Керзона, задуманный очень широко. Надо полагать, что Керзон не исключал и новой войны, и прямой интервенции против нас. Так расценивали ультиматум и видные вожди русской эмиграции в известном белогвардейском журнале «Русская мысль» 23. Видный кадет Ольденбург месяца через три после ультиматума Керзона прямо писал: «Надежды, возникшие было в связи с английским ультиматумом, не оправдались». Стало быть, у них были действительно большие надежды. Они имели серьезные основания считать вероятным такой шаг со стороны Англии, как начало прямого нового похода. И что же? Год, начавшийся с ультиматума Керзона, оканчивается полдюжиной признаний со стороны крупнейших буржуазных государств.
В течение этого периода нас поманила близость германской революции. Казалось одно время, что мы стоим накануне ее, и лишь впоследствии обнаружились громадные трудности на пути германского пролетариата, принудившие его на известное время отступить.
Мы видели дальше восстания не только в Гамбурге24, но и в Кракове25, в Софии26 и целом ряде других центров Болгарии, восстания в разных концах Европы, которые, по нашему мнению, нельзя оценить иначе, как начало назревания новой волны международной революции.
Мы видели также громадные трудности летом истекшего года, связанные с пресловутым кризисом сбыта 27, некоторыми забастовками и т. п., когда кое-что было, несомненно, и прозевано. Мы пережили, товарищи, в области внутрипартийной жизни всем вам известные потрясения. Я говорю о той дискуссии, в течение которой партия выстрадала для себя определенные выводы. И, наконец, мы имеем ленинский призыв, значение которого не следует недооценивать. Мы уже говорили об этом в печати.
Его неизмеримое значение ясно, но мне кажется, товарищи, мы все еще недооцениваем всей важности ленинского призыва. Мы не все видим, что здесь произошло. До сих пор наша партия жила, в общем, тем зарядом, который мы получили накануне Октября и в Октябре из недр рабочего класса, таким, каким он был до революции. Правда, партнеделя в 1919 г.28 дала нам новую пролетарскую зарядку, но только теперь нам удается укрепить неразрывную и органическую связь с послереволюционным пролетариатом — не только со всеми его слабостями, но и со всеми его сильными сторонами. В этом, мне кажется, основная сущность ленинского призыва.
Таким образом, мы не можем пожаловаться на то, чтобы этот год был монотонным: он богат событиями во всех без исключения областях, и без забегания вперед можно сказать, что во всех этих областях мы имеем известный плюс.
Да, это первый съезд без Владимира Ильича, и нам приходится проводить его в обстановке совершенно новой.
ФАКТОР «ВРЕМЯ» НАМИ УЧТЕН НЕДОСТАТОЧНО
У нас, как у революционеров, живущих не только сегодняшним днем, а желающих иметь перспективы, естественна попытка хотя бы несколько остановиться на проблемах революции вообще.
Что «бег времени», как выражался Владимир Ильич, происходит не так быстро, как мы этого хотим, как мы надеялись, — это бесспорно. Но столь же, мне кажется, бесспорным является и то, что в основном мы путь, тенденцию развития мировой революции наметили, несомненно, правильно. Когда иногда наиболее нетерпеливые товарищи (а это иногда не худшие из большевиков) указывают нам на те или иные прорехи, на медленность пути, негодуют на то, что дело ползет вместо того, чтобы идти со скоростью курьерского локомотива, я советую им вспомнить о том, с чего мы начали, когда впервые стали определять большевистскую линию в пролетарской революции. Я рекомендую вам, товарищи, иногда перечитывать написанную Владимиром Ильичем резолюцию Апрельской конференции 17-го года, имевшей значение съезда. Уже тогда мы определяли, после известных тезисов Владимира Ильича, после его «Писем из далека», путь партии в революции. В резолюции, составленной Владимиром Ильичем, было сказано:
«Пролетариат России, действующий в одной из самых отсталых стран Европы, среди массы мелкокрестьянского населения, не может задаваться целью немедленного осуществления социалистического преобразования.
Но было бы величайшей ошибкой, а на практике полным переходом на сторону буржуазии, выводить отсюда необходимость поддержки буржуазии со стороны рабочего класса, или необходимость ограничивать свою деятельность рамками приемлемого для мелкой буржуазии, или отказ от руководящей роли пролетариата в деле разъяснения народу неотложности ряда практически назревших шагов к социализму» 29.
Эта резолюция намечала программу, сводившуюся к национализации земли, государственному контролю за банками, страховыми учреждениями и крупнейшими синдикатами, — примерно, синдикатом сахарозаводчиков, Продаметом и Продуглем, ־— к прогрессивно-подоходному обложению имущества, всеобщей трудовой повинности, участию в регулировании хозяйства. В ней не было даже и речи о монополии внешней торговли. Такова была первая программа большевиков в революции в основном.
Вам роздано здесь прекрасное издание памятной брошюры Владимира Ильича «Грозящая катастрофа». Она написана уже в сентябре 1917 года, когда дыхание Октябрьской революции — кто-кто, а Владимир Ильич уже чувствовал. Какую программу намечал он тогда? Национализация банков, национализация синдикатов, отмена коммерческой тайны, принудительное синдицирование и регулирование промышленности, — и только. Само собою разумеется, и он, и вся партия отдавали отчет в том, что эти шаги, будучи проведенными в жизнь, заставят нас идти дальше. Во всяком случае, в сентябре, когда совершенно ясна была уже для Владимира Ильича наша дальнейшая дорога, намечавшаяся экономическая программа нашей партии была, в сущности говоря, еще довольно умеренной. Аппетит приходит во время еды. Естественно, что с ним то же происходит и у пролетарских революционеров. Понятно, что, низвергнув буржуазию, пролетарская партия должна была радикализировать свою программу. Вынесенная на волнах величайшего народного движения, она должна была формулировать чаяния, бродившие в самых глубоких низах рабочего класса и крестьянства. Аппетит приходит во время еды, —и мы постепенно повышали свои требования, вкладывая их в известную вам программу.
К чему я это говорю? К тому, что, когда на нашу долю выпадают те или другие неудачи, которые мы видели, например, летом истекшего года, и когда у нас в той или иной отрасли, — скажем, в области внутренней торговли, о чем мы будем говорив дальше, — идет плоховато, и машина, как говаривал Ильич, вырывается из рук, когда нужны перемены или нужно принять соответствующие меры, — нам надо здесь иметь глазомер и соответствующую перспективу. Но понятно, что это вовсе не значит, что гибнет революция, что мы стоим накануне катастрофы, как казалось некоторым товарищам летом истекшего года. Это было видно во время дискуссии, и это были настроения наиболее искренних из оппонентов Центрального Комитета партии.
Когда настает момент, когда надо в той или иной области действовать твердо, то здесь надо себя брать крепко в руки. Аппетит приходит во время еды. Это естественно, но те объективные трудности, которые были видны семь лет назад, должны зачастую быть учтены нашей партией и теперь.
В общем и целом мы оценили объективные тенденции развития правильно. Но фактор «время» мы оценили не совсем правильно. Это теперь для нас совершенно ясно. Было время, когда в момент Брестского мира даже Владимир Ильич считал, что вопрос о победе пролетарской революции в целом ряде передовых стран Европы есть вопрос двух-трех месяцев. Было время, когда у нас, в Центральном Комитете партии, все часами считали развитие событий в Германии и Австрии. В этом смысле мы, конечно, ошиблись. Но, товарищи, наше с вами счастье в том, что фактор «время» учитывался нами не совсем правильно в двух направлениях. Мы его учли неправильно не только в смысле оценки вероятного наступления революции, но и в смысле возможностей ее отступления. Мы считали тогда, что, во-первых, раз мы возьмем власть, то этим самым завтра развяжем руки революции в других странах. Мы считали, во-вторых, что если это, паче чаяния, не произойдет, то мы, как изолированная революция, как одна предоставленная себе самой революционная страна, продержаться не сможем и должны будем погибнуть.
Фактор «время» мы учли неправильно. Мы были похожи на совершенно неопытную, необстрелянную, как бы совершенно но-
венькую армию, — армию из одних новобранцев, не прошедшую ни через один бой и поэтому не знающую еще хорошенько не законов наступления, ни законов отступления, не отдающую себе ясного отчета в законах пространства и времени.
Теперь мы уже обогащены известным опытом. Да, дело пошло так, что вопрос мировой революции — не вопрос трех месяцев, а гораздо большего периода; но в то же время дело пошло так. что первая, якобы изолированная революция продержаться одна тоже может гораздо больше, чем мы себе представляли.
Вот почему относительно сроков мы научились теперь большему реализму, чем до сих пор.
Я сказал: якобы изолированная революция. Мы не были в самом деле изолированы в полном смысле слова. Да, мы пока единственная победоносная революция, но наши силы зреют в каждом из буржуазных государств. Разве в момент ультиматума Керзона мы были изолированы? Разве английский рабочий класс — умереннейшие рабочие в мире — не сыграл в момент ультиматума Керзона довольно видную роль тем, что показал Керзону и керзонятам, что английские рабочие войны не хотят и не позволят? Разве это изолированность? Мы были изолированы в том смысле, что не поспела непосредственная помощь ни одной из победоносных революций, но в каждом из буржуазных государств мы имели и имеем могучих союзников, которые постепенно растут.
Обращаясь к вопросу о перспективах, мы на первом съезде без Владимира Ильича, когда так естественно желание знать,, а что же дальше, как разовьются события, — мы должны иметь в виду, что ныне мы фактор времени научились расценивать гораздо более трезво и реально, и не только мы, но и коммунисты других стран. Было время, когда наши германские товарищи, например, считали, что вопрос существования русской революции измеряется месяцами, что если они не форсируют события и не придут на помощь, то погибнет Советский Союз. Теперь ясно, что ряд лег мы уже выиграли, что ряд лет мы имеем впереди даже в том случае, если темп событий не ускорится, даже если мы останемся по-прежнему изолированным Советским государством.
НАШ ЦК ВЕРЕН ЗАВЕТАМ ИЛЬИЧА
Я уже сказал, товарищи, что наш отчетный год в области международной политики начался пресловутым ультиматумом Керзона. Один из видных'наших советских дипломатов и марксистов, недавно делясь со мной соображениями о работе НКИД за истекший период, сообщил: «Одно то, как мы проманеврировали с ультиматумом Керзона, одна наша тактика по отношению к нему могла бы обессмертить любого буржуазного дипломата».
Мне кажется, что это сказано чересчур преувеличенно. Я надеюсь, что партия и руководящие органы ее обессмертят себя делами поважнее, но зерно истины в этом есть. В связи с ультиматумом Керзона мы, действительно, не так плохо проманеври-ровали. Мы почтенного лорда спустили на тормозах. Мы дождались новой ситуации: прошло несколько месяцев, и полное признание нас де-юре со стороны целого ряда государств посыпалось, как из рога изобилия; прошло несколько месяцев, и мы увидели рост международного рабочего движения и рост нашей силы. Мы выиграли в результате наших маневров.
Но правильно то, что ЦК партии, верный заветам Владимира Ильича, и в области международной политики сумел действительно в эту трудную минуту найти такие пути, за которые, может быть, не такую громкую похвалу, но все-таки некоторую похвалу партия и ее руководящие органы заслуживают.
Мне кажется, товарищи, что о наших успехах в этой области свидетельствует буквально все, что происходит в любой из крупных стран. Если вы обратитесь, скажем, к вопросам нашей внутренней политики, если возьмете такие вопросы, как вопрос крестьянский, вопрос национальный, — те, которые были наиболее опасными подводными камнями для нас, — мне кажется, мы все сразу получаем ощущение того, что мы в этой области стали сильнее.
׳ Вспомните 1921 год, когда мы вводили нэп. Что говорил Владимир Ильич на X съезде по вопросу о крестьянстве? Проводя закон о натурналоге, он говорил: надо, чтобы «сегодня же вечером по радио стало известно о нашей уступке крестьянам» 30. Мы тогда считали часами вопрос об улучшении наших взаимоотношений с крестьянством. Теперь мы научились и здесь кое-чему в вопросе о темпе. Мы будем и на нашем XIII съезде обсуждать крестьянский вопрос. Это довольно больной, сложный и трудный вопрос и сейчас. Но теперь не часами дело исчисляется. Мы вошли в такую полосу, когда взаимоотношения более или менее прочны, когда есть время для того, чтобы исправить то, что нужно исправить.
НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОПРОС
Возьмите другой вопрос, который на предыдущем съезде нашей партии, можно сказать, был единственным политическим облаком (если только были действительно политические облака) , — это национальный вопрос. Надо было решить громадной важности задачу, не имея за собой практического опыта.
Сравните, товарищи, как этот вопрос стоит сейчас. Разве в этот год ЦК партии вместе со всей партией не разрешил в основ-
ном этот вопрос? Да, он разрешен, осталось доделать только детали. Иногда мы слышим, что в той или другой отдельной республике нацменьшинства ее недостаточно обеспечены. Но это относится к области деталей, надо кое-что додумать. Надо обеспечить нацменьшинства так, чтобы немцу, скажем, или поляку на Украине были обеспечены права, гарантированные им решениями нашего XII съезда. Я взял Украину как пример. Здесь надо доделать уже только детали, а в основном этот вопрос разрешен. А ведь он имеет ближайшее отношение и к крестьянскому вопросу, и к вопросу о прочности политического режима у нас, прочности Советской власти вообще.
Маленький инцидент, товарищи, из почти что потустороннего мира. Я говорю о нашей белой эмиграции. Не так давно в Праге состоялся доклад профессора Милюкова по национальному вопросу. Подумайте, все они находятся в эмиграции, — и Милюков, и представители украинской белогвардейщины, и грузинской, — все они стонут от так называемого ига диктатуры пролетариата. И что же вы думаете, — оказывается, что у них никаких других дел нет, кроме того, как устраивать национальную грызню друг с другом. (Смех.) Милюков читал доклад по национальному вопросу. Ему возражали проф. Григорьев, Лотоцкий — от украинской группы, Саакиян — от армянской группы, Качухашвили и меньшевик Айолло — от грузинской группы. Это — национально-буржуазная демократия в эмиграции. И что же вы думаете, — все они выходили на трибуну для того, чтобы накласть Милюкову и сказать, что они ни в коем случае не могут согласиться с ним. Милюков ударился в такой великодержавный тон, который растравил всех этих господ.
Представитель грузинской колонии Качухашвили указал, что когда Павел Николаевич, дойдя до границ Кавказа, перешагнул и через Эльбрус, он счел нужным выступить и заявить, что грузин национальный вопрос в России не интересует. Если там есть Великороссия, Малороссия, Белоруссия, то у нас никакая «россия», а просто «Грузия».
Милюкову возражали все абсолютно. Дело дошло до того, что Кускова апеллировала — к кому бы вы думали? — к тов. Сталину. (Смех.)
«Конечно, Сталин прав. Ни один фактор, может быть, не имел столь крупного значения, как фактор национальный, как эти центробежные силы, тянувшие каждая в свою сторону. Россия в прошлом так сумела опротиветь всем народностям, что они сразу же стали стремиться не к ее обновлению, а к отделению от нее...
Так родился СССР. И так умерла старая Россия»...
Она описывает доклад Милюкова и выступления оппонентов:
«Один за другим выходили на кафедру представители национальностей. Определенно и резко отталкивали руку «русского»».
«Печальный результат, — сказал в своем заключительном слове докладчик Милюков. — Мы, русские, говорим: «давайте сговариваться». И встречаем категорический отказ. Печально».
Да, очень печальны у них дела. (Смех.) Один из соратников Милюкова, Изгоев, писал в статье под заглавием «Милюковские дни» в газете «Руль» 3‘. Я прочитаю пару выдержек из нее (ч и-т а е т).
«Во главе всех «представителей народностей», выступавших дружным фронтом, шли украинцы. Как только стало известно об устройстве прений после лекций П. И. Милюкова, украинцы сразу купили свыше трехсот билетов и привели свою дисциплинированную когорту. (С м е х.) Она сплошь и рядом действовала как клика. Украинцы аплодировали по сигналу свойм вождям и выражали недовольство, когда им говорили неприятные вещи. Когда же в связи с упоминанием о германо-австрийском воздействии на украинцев во время войны голос из публики крикнул: «Верно!», украинцы решили было сначала устроить скандал, кричали: «Ганьба!», требовали удаления виновного, но постепенно успокоились. П. Н. Милюков не без яду заметил, что он не вполне понимает смысл этого возмущения, так как если украинцы ставят свои отношения к России и к другим странам на международные основы, то, очевидно, и их связи с австрийцами и германцами во время войны тоже диктовались международными соображениями. Авторы затевавшегося скандала смущенно проглотили эту пилюлю».
Вот вам, товарищи, национальная грызня в пустом пространстве. Все эти литераторы, вышвырнутые за границу, сидят и ожидают лучших дней, организуя подкопы под нас. В свободное от других занятий время они занимаются отчаянной национальной грызней друг с другом. Бывают, по-видимому, товарищи, обстоятельства, когда и национальная грызня безвредна, даже, если хотите, до некоторой степени полезна для правильного разрешения национального вопроса. Чем больше они будут грызться друг с другом по этому вопросу, как это я вам продемонстрировал, тем вернее и прочнее будет в СССР. Национальный вопрос разрешен нами правильно. Если им остается утешаться тем, что Милюков своим украинским единомышленникам поднес пилюлю, как они говорят, «не без яду», нам остается только пожелать приятного аппетита, — побольше яду и побольше пилюль подносите друг другу. (Смех и аплодисменты.)
Тем временем прочнее, серьезнее и деловитее становится разрешение национального вопроса у нас, являвшегося одно время крупнейшей проблемой на пути нашей революции. Правильное разрешение национального вопроса — это 50% успешного разрешения задач революции.
Разве неправильно разрешен у нас национальный вопрос? Разве не является это разрешение образцом для всего мира, и в частности для Востока? Я думаю, что этот пример лучше, чем что бы то ни было, доказывает, насколько мы с вами двинулись вперед и насколько отошли в область преданий те моменты, когда приходилось обсуждать вопрос о прочности Советской власти. Все это завоевано и закреплено уже имеющимся у нас опытом.
ПЕРЕШЛИ ЛИ МЫ ИЗ ПРИГОТОВИТЕЛЬНОГО КЛАССА В ПЕРВЫЙ?
Перед нами стоят новые задачи организации и руководства нашим советским хозяйством. Вот что говорил Владимир Ильич по этому поводу:
«Мы начали уже необходимую перестройку нашей экономической политики. Мы имеем уже в этой области некоторые — правда, небольшие, частичные, но все же несомненные успехи. Мы уже кончаем, в этой области новой «науки», приготовительный класс» 32.
Я думаю, товарищи, что задача моего отчета, задача всех нас на настоящем съезде — прежде всего разобраться в том, перешли ли мы за истекший год из приготовительного класса в первый и переходим ли из первого класса во второй в области хозяйственной или нет. Вот главный вопрос, стоящий перед нами в области хозяйственной. Тот же Владимир Ильич говорил нам:
«...мы, пролетариат России, впереди любой Англии и любой Германии по нашему политическому строю, по силе политической власти рабочих и вместе с тем позади самого отсталого из западноевропейских государств по организации добропорядочного государственного капитализма, по высоте культуры, по степени подготовки к материально-производственному «введению» социализма 33...»
«Весь вопрос — кто кого опередит? Успеют капиталисты раньше сорганизоваться, — и тогда они коммунистов прогонят, и уж тут никаких разговоров быть не может. Нужно смотреть на эти вещи трезво: кто кого? Или пролетарская государственная власть окажется способной, опираясь на крестьянство, держать господ капиталистов в надлежащей узде, чтобы направлять капитализм по государственному руслу и создать капитализм, подчиненный государству и служащий ему?» 34
Все вы, конечно, помните эти слова. Я думаю, что вторая задача наша с вами заключается в том, чтобы, обозревая пройденный путь, спросить себя: «Ну, хорошо, мы из приготовительного класса в первый перешли и из первого — во второй; ну, а как мы отвечаем на второй вопрос: кто кого? куда мы растем? происходит ли оживление, которое мы все наблюдаем, в пользу капиталистов, или оно подготовляет почву, для нас?». Я думаю, что к этим двум вопросам, в сущности говоря, может свестись весь доклад ЦК нашей партии. Мы должны дать исчерпывающий ответ на них и в области хозяйственной, перешли ли мы из приготовительного класса в первый и перейдем ли из первого во второй, или нет? — и в области социальной политики, в области перспектив революции: кто кого? куда растем? куда идет дело? на кого работает время? На них я постараюсь посильно ответить,
НАШ РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ОПТИМИЗМ И ТРИ ВЕЛИКИХ ПРОВЕРКИ
Скажу вам, что настроение наше в ЦК таково, что на оба эти вопроса мы отвечаем положительно и утвердительно. Мы не хотим впадать в чрезмерный оптимизм. Легковесный и легкокрылый оптимизм никогда не был чертой большевиков. Если мы должны были иногда чрезмерно подчеркивать наши положительные стороны, наши успехи, успехи нашей партии, так это потому, что развивавшееся беспредметное уныние имело большую политическую подкладку и грозило серьезной политической опасностью. Вот почему вопрос об этих настроениях, об унынии, пессимизме и оптимизме является не вопросом психологии, а иногда и политики. Очень важно основное настроение, основной тон настроения наших руководящих органов и всей партии. Мы — революционные оптимисты в том смысле слова, что мы незыблемо убеждены, что наше дело выигрывает. Но, разумеется, мы никоим образом не безбрежные оптимисты в том смысле, чтобы считать, что все идет гладко, что нет причин к самокритике. Есть такие причины, но и о вреде уныния помнить надо. Недавно была опубликована посмертная статья Владимира Ильича35, где он прямо и определенно говорит о «вреде уныния», адресуя это, между нами говоря, авторам некоторых писем, которые насчет уныния были грешны в 1922 году и чем кое-кто грешил и в 1923 г. Мы в ЦК полагаем, что повода к этому унынию, поистине, не было и нет никакого.
Мы к партийному съезду пришли, имея за спиной три серьезнейших проверки. Первая проверка — это проверка со стороны западноевропейских капиталистических государств, наших врагов. Вы помните, как Владимир Ильич на XI съезде говорил хозяйственникам: «Вас будет проверять теперь рынок, не ЦКК, а рынок, потрудитесь сделать так, чтобы там выдержать экзамен» 36. Нас в этой области теперь тоже не ЦКК проверяла, — может быть, ЦКК была бы более снисходительной, — нас проверяли западноевропейские капиталисты. Что такое их признание де-юре?
Это есть результат тщательной проверки, зондирования, ощупывания нас со всех сторон. Они нас достаточно прощупали. Одна Америка через АРА37 выкинула несколько миллионов на то, чтобы проконтролировать нас со всех сторон; затем к нам приезжали англичане, немцы и т. д., проверявшие нас с своей стороны.
И если они, основательно прощупав, прозондировав, пришли к выводу признать нас де-юре, это значит, что они убедились в устойчивости Советской власти и ее непоколебимости.
Вторая проверка — денежная реформа 38, проверка, связанная с хозяйством, с нэпом, с враждебными настроениями новой, нарождающейся у нас буржуазии. Это тоже проверка не дружественной организации, не ЦКК, не Исполкома Коминтерна. Это — проверка рынка, проверка по линии нашего уменья хозяйствовать, в ходе которой враждебные силы могли о себе заявить. Я не столь оптимистичен, чтобы сказать, что эта проверка уже окончательная. Нет, товарищи, трудности еще будут в этой области, однако, наличный результат положителен.
И третья проверка, на этот раз действительно дружественная, но зато массовая, — это ленинский призыв. Тут нас проверял рабочий класс, тут нас проверяли миллионы людей. Вы знаете, что рабочий класс подобрал нам около 200 тысяч членов партии. Все рабочие, вместе взятые, нас проверяли. Это была лучшая массовая политическая проверка в самых глубинах рабочего класса. И эта третья проверка тоже отметила нам плюс.
Вот почему мы и считаем, что все эти три проверки, через которые прошла наша партия и политика ЦК за этот год, отвечают нам положительно, говорят о том, что действительно важно помнить: о вреде уныния.
Не нужен, конечно, и безбрежный оптимизм. Мы будем больше подчеркивать свои теневые стороны для того, чтобы их исправить, чтобы иметь стимул к работе. Большевики никогда не были похожи на гречневую кашу, которая сама себя хвалит. Но основной тон всей нашей партии, всей нашей политики международной и внутренней, основной тон имеет все основания быть оптимистичным, достаточно уверенным и ни в коем случае не исходить из тех больных, упадочных настроений, жертвой которых стала небольшая часть наших товарищей в истекшем году.
Источник https://drive.google.com/file/d/0B5Ukzv8_4OCxMEZOV2l1OXM2REk/view?usp=sharing
|
