Партия большевиков работала в армии в исключительно трудных условиях. Ложь и клевета буржуазной и мелкобуржуазной печати затрудняли агитацию и пропаганду. Гонения на большевистские газеты, недопущение их на фронт ставили огромные препятствия работе большевиков. [423]

    «Мы имеем в своем распоряжении только слово, — писал Ленин. — И этого слова нас хотят лишить... »Правду» на фронт не пускают. Киевские «агенты» постановили «Правду» не распространять. «Земский союз» «Правды» в своих киосках не продает. И, наконец, нам обещают вести «систематическую борьбу с проповедью ленинизма»... ( «Известия совета рабочих и солдатских депутатов».) Но зато всякий такой стихийный протест, всякий эксцесс, где бы он ни был, нам ставят в строку»{612}

И все же несмотря ни на какие рогатки большевистские газеты проникали и в казармы, и в окопы, и на суда. Они находили у солдат сочувственный отклик, зажигали их бодрым революционным настроением.

    «Сегодня один сознательный труженик-газетчик принес ту газету, которую необходимо читать, и справедливую газету «Солдат», — писали своим сельчанам из Петроградского резервного полка, — сегодня в руках наших солдат завиднелись пролетарские газеты: «Солдат» и «Рабочий путь». А то приходится видеть печальное явление: у всех товарищей солдат газеты буржуазные, которые всецело обвиняют справедливых вождей и нагло врут и тем приводят в заблуждение»{613}.

Если в петроградские казармы с трудом проникали большевистские газеты, то еще труднее им было попасть на фронт, в действующую армию. Но и там большевистская мысль будила солдат, проясняла их классовое самосознание, указывала методы революционной борьбы. Огромная работа большевистской печати встречала восторженные отзывы солдат.

    «Товарищ редактор! — писал рядовой Козлов из действующей армии в редакцию газеты «Солдат». — Я и многие товарищи страшно интересуемся вашей газетой, которая дает хорошие наставления. Эта газета нам попалась случайно; из нее видно, как должны мы требовать и настаивать, чтобы не дать власть капиталистам, которые, как вы пишете, стараются внести рознь между солдатами и рабочими по нашей темноте. Но мы желаем следовать вашему примеру и всегда будем поддерживать вас и добиваться будем прав согласно вашей программе»{614}.

Корниловские события не прошли бесследно и во флоте. Они обострили политические страсти моряков и увеличили их недоверие к командному составу. В Гельсингфорсе команды судов потребовали от офицеров письменных подтверждений об их отношении к Корнилову. Кое-где возмущенные матросы прибегли к самосуду. По постановлению объединенного заседания Гельсингфорсского совета и Центробалта создался революционный комитет, назначавший комиссаров на суда, на телеграф, на телефонную станцию, на почту и в другие учреждения.

На заседаниях Гельсингфорсского совета, в особенности на совещаниях матросской секции, все чаще раздавались голоса, требовавшие свержения Временного правительства и установления советской власти. В сентябре девятнадцать кораблей Балтфлота приняли боевую резолюцию против декрета Временного правительства, объявлявшего Россию «республикой» без приставки «демократическая». Моряки все чаще и чаще начинали поговаривать о вооруженном восстании.

Первого октября в телеграмме на имя командующего Северным фронтом Керенский указывал на «опасные» настроения кронштадтских моряков.

    «Кронштадтцы уже добились того, что в критический момент не все средства обороны на месте...»{607}

Под влиянием непрерывного роста революционных настроений во флотских низах Центробалт начал быстро освобождаться от оборонческих иллюзий, которые частично еще проявлялись у него в августе. В конце сентября моряки Балтийского флота уже рапортовали пролетарской революции о своей полной готовности [419] к выступлению за власть советов. Эту готовность они доказали на II съезде Центробалта, открывшемся в Гельсингфорсе 25 сентября.

Третьего октября II съезд Центробалта обратился к матросам и солдатам с призывом готовиться к борьбе за революцию. В ответ на этот призыв со всех концов страны Центробалт начал получать уверения в готовности поддержать пролетарскую революцию.

Моряки Черноморского флота заявили:

    «Мы присоединяем свой голос к вашему горячему призыву, мы идем вместе с вами на баррикады последнего боя!»{608}.

С Румынского фронта солдаты предлагали свою поддержку революционным морякам:

    «Товарищи, от вас многое теперь зависит, не останавливайтесь ни перед чем. Мы всегда готовы встать вместе с вами»{609}.

Все постановления съезда принимались под непосредственным руководством большевиков. В ответ на злостную клевету печати, обвинявшей моряков в бегстве с фронта, съезд Центробалта вынес резкий протест:

    «Тебе же, предавшему революцию, Бонапарту-Керенскому, шлем проклятия в тот момент, когда наши товарищи гибнут под пулями и снарядами и тонут в волнах морских, призывая защищать революцию. И когда мы все, как один, за свободу, землю и волю сложим свои головы, мы погибнем в честном бою в борьбе с внешним врагом и на баррикадах с внутренним, посылая тебе, Керенский, и твоей компании проклятие за ваши призывы, которыми вы старались разъединить силы флота в грозный час для страны и революции»{610}.

Корниловский мятеж обострил противоречия и усилил борьбу между офицерством и солдатами. Последние остатки доверия широких масс к командному составу были подорваны прямым участием последнего в контрреволюционном заговоре или открытым сочувствием ему. Связь между командованием и подчиненными ему воинскими частями распадалась все больше и больше. Классовая борьба в армии вступала в новую фазу.

Эсеро-меньшевистский комитет 12-й армии телеграфировал Чхеидзе:

    «Корниловский заговор оставил глубокий след, масса перестает верить кому бы то ни было, недоверие к командному составу, явившееся следствием отступления, усугубляется корниловской историей»{583}. [409]

Сводка армейских настроений по Западному фронту давала такую оценку создавшегося положения:

    «Выступление генерала Корнилова почти повсюду вновь разрушило наладившиеся добрые отношения между командным составом и солдатской массой, причем агитация против офицерства усилилась, в особенности там, где у солдат имелись сведения о принадлежности некоторых офицеров к офицерскому союзу»{584}.

Во многих частях настаивали на роспуске офицерского союза. Солдаты открыто возмущались привилегированными условиями, в которых содержались в заключении Корнилов и его пособники. Требовали скорейшего суда над ними.

Контрреволюционный мятеж в Кронштадте, начавшийся 28 февраля 1921 года. Организованный эсерами, меньшевиками и белогвардейцами мятеж захватил значительную часть кронштадтских моряков, основная масса которых состояла из новых пополнений, пришедших из деревни, политически слабо развитых и отражавших недовольство крестьян продразверсткой. Тяжелое хозяйственное положение Советского государства и ослабление большевистской организации в Кронштадте облегчили возникновение мятежа.

Не осмеливаясь открыто выступить против советского строя, контрреволюционная буржуазия применила новую тактику борьбы. В целях обмана масс главари мятежа выдвинули лозунг «Советы без коммунистов», рассчитывая таким образом отстранить коммунистов от руководства Советами, уничтожить советский строй и восстановить в России капиталистические порядки.

2 марта мятежники арестовали командование флота. Они установили связь с иностранными империалистами, обещавшими им денежную и военную помощь. Захват Кронштадта мятежниками создавал непосредственную угрозу Петрограду.

Советское правительство направило на подавление мятежа регулярные части Красной Армии под командованием М. Н. Тухачевского. Коммунистическая партия послала на штурм Кронштадта свыше 300 делегатов X съезда партии, имевших военный опыт, во главе с К. Е. Ворошиловым. 18 марта мятеж был полностью ликвидирован.

Вера в универсальное, всеспасающее действие «демократии» вообще, непонимание того, что она является буржуазной демократией, исторически ограниченной в своей полезности, в своей необходимости, такая вера и такое непонимание держались во всех странах веками и десятилетиями, особенно прочно среди мелкой буржуазии. Крупный буржуа прошел огонь, воду и медные трубы, он знает, что демократическая республика, как и всякая другая форма государства при капитализме, есть не что иное, как машина для подавления пролетариата. Крупный буржуа знает это из своего интимнейшего знакомства с настоящими руководителями и с наиболее глубокими (зачастую именно в силу этого наиболее прикрытыми) пружинами всякой буржуазной государственной машины. Мелкий буржуа, по своему экономическому положению, по всем условиям своей жизни меньше способен усвоить эту истину, даже держится иллюзий насчет того, будто демократическая республика означает «чистую демократию», «свободное народное государство», внеклассовое или надклассовое народовластие, чистое проявление всенародной воли и так далее и тому подобное. Прочность этих предрассудков мелкобуржуазного демократа неизбежно вызывается тем, что он дальше стоит от острой классовой борьбы, от биржи, от «настоящей» политики, и было бы совершенно немарксистским ожидать, будто одной пропагандой и в скорое время можно искоренить эти предрассудки.

Но всемирная история несется теперь с такой бешеной быстротой и разрушает все привычное, все старое молотом такой необъятной мощности, кризисами такой невиданной силы, что самые прочные предрассудки не выдерживают. Естественно и неизбежно возникла у «демократа вообще» наивная вера в учредилку, наивное противоположение «чистой демократии» «пролетарской диктатуре». Но то, что пережили «учредиловцы» в Архангельске и в Самаре, в Сибири и на юге, не могло не разрушить самых прочных предрассудков.

В. И. ЛЕНИН

Чтобы победить, чтобы создать и упрочить социализм, пролетариат должен решить двоякую или двуединую задачу: во-первых, увлечь своим беззаветным героизмом революционной борьбы против капитала всю массу трудящихся и эксплуатируемых, увлечь ее, организовать ее, руководить ею для свержения буржуазии и полного подавления всякого с ее стороны сопротивления; во-вторых, повести за собой всю массу трудящихся и эксплуатируемых, а также все мелкобуржуазные слои, на путь нового хозяйственного строительства, на путь создания новой общественной связи, новой трудовой дисциплины, новой организации труда, соединяющей последнее слово науки и капиталистической техники с массовым объединением сознательных работников, творящих крупное социалистическое производство.

Эта вторая задача труднее первой, ибо она ни в коем случае не может быть решена героизмом отдельного порыва, а требует самого длительного, самого упорного Читать далее...

В июле 1919 года вышла в свет выдающаяся работа Ленина «Великий почин». В ней изложены в популярной форме важнейшие теоретические положения марксизма.

В. И. ЛЕНИН

...А что это значит «уничтожение классов»? Все, называющие себя социалистами, признают эту конечную цель социализма, но далеко не все вдумываются в ее значение.

Классами называются большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают. Классы, это такие группы людей, из которых одна может себе присваивать труд другой, благодаря различию их места в определенном укладе общественного хозяйства. Читать далее...

Диктатура пролетариата, — как мне приходилось уже не раз указывать, между прочим и в речи 12 марта на заседании Петроградского Совдепа, — не есть только насилие над эксплуататорами и даже не главным образом насилие. Экономической основой этого революционного насилия, залогом его жизненности и успеха является то, что пролетариат представляет и осуществляет более высокий тип общественной организации труда по сравнению с капитализмом. В этом суть. В этом источник силы и залог неизбежной полной победы коммунизма.

Крепостническая организация общественного труда держалась на дисциплине палки, при крайней темноте и забитости трудящихся, которых грабила и над которыми издевалась горстка помещиков. Капиталистическая организация общественного труда держалась на дисциплине голода, и громадная масса трудящихся, несмотря на весь прогресс буржуазной культуры и буржуазной демократии, оставалась в самых передовых, цивилизованных и демократических республиках темной и забитой массой наемных рабов или задавленных крестьян, которых грабила и над которыми издевалась горстка капиталистов. Коммунистическая организация общественного труда, к которой первым шагом является социализм, держится и чем дальше, тем больше будет держаться на свободной и сознательной дисциплине самих трудящихся, свергнувших иго как помещиков, так и капиталистов.

Эта новая дисциплина не с неба сваливается и не из добреньких пожеланий рождается, она вырастает из материальных условий крупного капиталистического производства, только из них. Без них она невозможна. А носителем этих материальных условий или проводником их является определенный исторический класс, созданный, организованный, сплоченный, обученный, просвещенный, закаленный крупным капитализмом. Этот класс — пролетариат.

Старое и Новое или Генеральная Линия — художественный фильм, снятый Сергеем Эйзенштейном в 1929 году.  Генеральную линию начали снимать в 1927 году, как знак победы коллективизации в СССР.

Уже к концу 1927 года определились решающие успехи политики социалистической индустриализации. Индустриализация в условиях нэпа сумела дать в короткий срок серьезное продвижение вперед. Промышленность и сельское хозяйство в целом (включая лесное хозяйство и рыбную ловлю) не только достигли по своей валовой продукции довоенного уровня, но и перевалили через этот уровень. Удельный вес промышленности в народном хозяйстве вырос до 42 процентов, достигнув соответствующего уровня довоенного времени.

Быстро шел рост социалистического сектора промышленности за счет частного сектора, поднявшись с 81 процента в 1924–1925 г. до 86 процентов в 1926–1927 г., тогда как удельный вес частного сектора упал за тот же период с 19 процентов до 14 процентов.

Это означало, что индустриализация в СССР имеет резко выраженный социалистический характер, что промышленность СССР развивается по пути победы социалистической системы производства, что в области промышленности вопрос "кто–кого” уже предрешен в пользу социализма.

Так же быстро вытеснялся частник из торговли, доля которого упала в области розницы с 42 процентов в 1924–1925 году до 32 процентов в 1926–1927 г., не говоря уже об оптовой торговле, где доля частника упала за тот же период с 9 процентов до 5 процентов.

 У Трофима Морозова было четверо детей: Паша, Федя, Алеша и Рома.
        Яша дружил с Павликом. Им обоим было по 13 лет, они учились в одном классе. А остальные три брата были еще маленькими.
        Яша часто бывал у Морозовых. Трофим в ту пору был председателем герасимовского сельсовета.
        До этого года в Герасимовке не было пионеров. А когда приехала новая учительница-комсомолка, в школе организовался отряд. Когда выбирали председателя, все закричали: "Пашу Морозова, Павлика!"
        Лучшего председателя для отряда и найти было трудно. Все в школе любили Павла. Он прекрасно учился и помогал другим. А если в праздничный день собирались ребята в лес или на озеро, - значит, наверняка это Павлик придумал.
        Подошло лето. Учительница уехала на каникулы в город. Павлик остался в отряде самым старшим.
        Однажды к ночи собралась гроза. Зашумела тайга, засверкали молнии.
        Яша долго не ложился, сидел у огонька и читал. Все в избе уже спали, когда в сенях кто-то постучал. Яша удивился: "Кому бы это быть в такую погоду?"
        - Открой скорей! - Павел мокрый вошел в избу и прислонился к печи. Взглянул на него Яша - испугался. Лицо у Павла было белее полотна, и смотрел он как-то странно.
        - Пашка, ты что?
        Павел разжал кулак и протянул смятую бумажку. Это было удостоверение на имя одного человека; там говорилось, что он уезжает из Герасимовки по собственному желанию. А внизу печать и подпись: "Председатель сельсовета Т. Морозов".

Только что  пробил колокол.  Было  шесть часов прелестного тропического утра на Атлантическом океане.

По  бирюзовому  небосклону,  бесконечно высокому  и  прозрачно-нежному, местами  подернутому,  словно  белоснежным  кружевом,  маленькими  перистыми облачками, быстро поднимается золотистый шар солнца, жгучий и ослепительный, заливая  радостным  блеском  водяную  холмистую поверхность океана.  Голубые рамки далекого горизонта ограничивают его беспредельную даль.

Как-то торжественно безмолвно кругом.

Только   могучие  светло-синие   волны,   сверкая  на   солнце   своими серебристыми верхушками и  нагоняя одна  другую,  плавно переливаются с  тем ласковым,  почти  нежным ропотом,  который точно  нашептывает,  что  в  этих широтах,  под тропиками,  вековечный старик океан всегда находится в  добром расположении духа.

 Однажды вешним утром,  когда в  кронштадтских гаванях давно уже  кипели работы  по  изготовлению судов  к  летнему  плаванию,  в  столовую небольшой квартиры капитана второго  ранга  Василия Михайловича Лузгина вошел  денщик, исполнявший обязанности лакея и повара. Звали его Иван Кокорин.

Обдергивая  только  что  надетый  поверх  форменной  матросской  рубахи засаленный черный сюртук, Иван доложил своим мягким, вкрадчивым тенорком:

- Новый денщик явился, барыня. Барин из экипажа прислали.

Барыня,  молодая видная блондинка с большими серыми глазами,  сидела за самоваром,  в  голубом капоте,  в  маленьком чепце на  голове,  прикрывавшем неубранные, завязанные в узел светло-русые волосы, и пила кофе. Рядом с ней, на высоком стульчике,  лениво отхлебывал молоко,  болтая ногами, черноглазый мальчик лет семи или восьми,  в красной рубашке с золотым позументом.  Сзади стояла,  держа грудного ребенка на руках,  молодая худощавая робкая девушка, босая и  в  затасканном ситцевом платье.  Ее  все  звали Анюткой.  Она  была единственной  крепостной  Лузгиной,   отданной  ей  в  числе  приданого  еще подростком.