Таким образом, оказывается, что люди стоят перед противоречием: с одной стороны, перед ними задача — познать исчерпывающим образом систему мира в её совокупной связи, а с другой стороны, их собственная природа, как и природа мировой системы, не позволяет им когда-либо полностью разрешить эту задачу. Но это противоречие не только лежит в природе обоих факторов, мира и людей, оно является также главным рычагом всего умственного прогресса и разрешается каждодневно и постоянно в бесконечном прогрессивном развитии человечества — совершенно так, как, например, известные математические задачи находят своё решение в бесконечном ряде или непрерывной дроби. Фактически каждое мысленное отображение мировой системы остаётся ограниченным, объективно — историческими условиями, субъективно — физическими и духовными особенностями его автора. ..

Что чистая математика имеет значение, независимое от особого опыта каждой отдельной личности, это, конечно, верно, но то же самое можно сказать о всех твёрдо установленных фактах любой науки и даже о всех фактах вообще. Магнитная полярность, состав воды из водорода и кислорода, тот факт, что Гегель умер, а г-н Дюринг жив, — всё это имеет значение независимо от моего опыта или опыта других отдельных личностей, даже независимо от опыта г-на Дюринга, когда последний спит сном праведника. Но совершенно неверно, будто в чистой математике разум имеет дело только с продуктами своего собственного творчества и воображения. Понятия числа и фигуры взяты не откуда-нибудь, а только из действительного мира. Десять пальцев, на которых люди учились считать, т. е. производить первую арифметическую операцию, представляют собой всё, что угодно, только не продукт свободного творчества разума. Чтобы считать, надо иметь не только предметы, подлежащие счёту, но обладать уже и способностью отвлекаться при рассматривании этих предметов от всех прочих их свойств кроме числа, а эта способность есть результат долгого, опирающегося на опыт, исторического развития. Как понятие числа, так и понятие фигуры заимствованы исключительно из внешнего мира, а не возникли в голове из чистого мышления.

Донбасская операция 1919
            наступательная операция Южного фронта (командующий А. И. Егоров, член РВС И. В. Сталин, М. М. Лашевич) 25 — 31 декабря против Добровольческой и основных сил Донской армий белых во время Гражданской войны 1918—20. Преследуя отходящего противника, советские войска Южного фронта (13-я, 1-я Конная и 8-я армии) 23 декабря форсировали р. Северский Донец и вышли на линию Изюм, станица Яма, Лисичанск, Нижнее, Славяносербск.

Для защиты Донбасса и прикрытия отхода главных сил Добровольческой армии в юго-восточном направлении генерал А. И. Деникин сосредоточил в районе Бахмут — станица Попасная группу генерала С. Г. Улагая (3 кавалерийских корпуса и 2 пехотных дивизии), намереваясь нанести контрудар по 1-й Конной армии и отбросить её за Северский Донец.

Советское командование решило с ходу овладеть Донбассом, для чего была поставлена задача: 13-й армии — наступать на Славянск, Юзовку, Новониколаевское; 1-й Конной армии (4-я, 6-я и 11-я кавалерийские дивизии) с приданными 9-й и 12-й стрелковыми дивизиями — стремительным наступлением в Донбасс овладеть Попасной, Дебальцевом, Иловайской, а затем Таганрогом и отрезать пути отхода Добровольческой армии в Донскую область; 8-й армии — наступать на Луганск.

25 декабря обе стороны приступили к выполнению поставленных задач.

12 февраля 2018 года исполнилось 100 лет со дня провозглашения Донецко-Криворожской республики (ДКР). Произошло это на IV областном съезде Советов в Харькове, который объединил рабочих и солдатских депутатов. В состав республики вошли индустриально развитые районы юго-востока современной Украины. Председателем Совнаркома ДКР был избран большевик Артем (Федор Сергеев).

Отметим, что название «Донецко-Криворожская республика» стало применяться в более поздней исторической литературе. На самом съезде говорилось лишь о выделении в республику Донецкого и Криворожского бассейнов. После в документах встречались различные наименования: «Донецкая Республика», «Донецкая республика Советов», «Республика Донецкого и Криворожского бассейнов», «Федеративная республика Донецкого бассейна», «Донецкая Федерация» и т.д. Таким образом, «Донецко-Криворожская республика» – собирательный образ, к которому справедливо было бы добавить слово «советская».

Также обратим внимание на флаг ДКР. Существует распространенное заблуждение относительно того, из каких цветов он состоит. Так, на странице электронной энциклопедии «Википедия», посвященной советской республике, размещен красно-сине-черный триколор. Однако некоторые современные историки опровергают эту версию, утверждая, что в годы гражданской войны у ДКР мог быть флаг только одного цвета – красный. Он же являлся общим для всей советской России.

Создание Донецко-Криворожской республики противопоставлялось Украинской Народной Республике (УНР), которая воспринималась как буржуазная. Сначала 9 февраля 1918 года УНР и Центральные державы подписали сепаратный мир, а затем по просьбе Центральной Рады германо-австрийские войска вступили на территорию Украины и начали оккупацию Донецкого и Криворожского бассейнов.

Завещание

Увезите в Украину,
когда смерть застанет,
и в степи похороните
меня на кургане.
Чтоб поля широко стлались,
чтобы Днепр и кручи
мог я видеть, мог я слышать
его рев тягучий.
Понесет он с Украины
в синее море
вражью кровь - тогда покину
и поля и горы
и отправлюсь прямо к Богу
и молиться стану.
А до этого мне Бога
видеть рано.
Хороните и вставайте,
цепи разорвите,
злою вражьей кровью
волю освятите.

Отмена крепостного права в России явилась условием, обеспечивающим утверждение капитализма. Причиной, заставившей правительство пойти на реформы, был кризис феодально-крепостнической системы. Существование крепостного права обусловливало экономическую и политическую отсталость России. Развитие промышленности, подъем сельского хозяйства были невозможны при сохранении крепостничества. Кризис феодально-крепостнической системы вызывал обострение классовых противоречий, что находило свое выражение в развитии антифеодальной идеологии, в росте крестьянского движения, особенно в 50-е годы. Поэтому вопрос о крепостном праве и его ликвидации являлся центральной проблемой общественно-идейной борьбы в первой половине XIX в. в России.

Крымская война, обнаружившая с предельной ясностью всю отсталость крепостнического государства, заставила правительство Александра II вступить на путь I реформ. Большую роль играла в этом боязнь крестьянского восстания. Однако в тогдашних условиях отмена крепостного права революционным путем была невозможна. Крестьянское движение представляло собой стихийную борьбу, не освещенную никаким политическим сознанием. Других сил, способных бороться с самодержавием, не было.

Буржуазия, экономически зависимая от царизма, хотя и была заинтересована в ликвидации крепостного (права, но не отличалась той решительностью, с которой в конце XVIII в. выступало третье сословие во Франции на борьбу с феодальным режимом. Российская буржуазия была неспособна на революционную борьбу с самодержавием. В силу этого ее идеологи-либералы стояли на реформистских позициях. Революционные демократы, отражавшие чаяния крестьянства, были очень немногочисленны и не представляли собой какую-либо реальную силу.

Вследствие этого революционная ситуация, сложившаяся в России в конце 50-х — начале 60-х годов, не могла перерасти в революцию.

Германские фашисты, подавляя малейшее стремление трудящихся к социализму и демократии, в то же время лживо выдавали себя за «национальных социалистов». «Национал-социализм» являлся одним из составных элементов фашистской идеологии, важным средством идейного воздействия гитлеровцев на трудящиеся массы.

Это объясняется тем, что накануне прихода гитлеровцев к власти Германия занимала одно из первых мест в капиталистическом мире по остроте классовой борьбы; партии рабочего класса — КПГ и СПГ — вели за собой десятимиллионную армию избирателей, идеи научного социализма, братской солидарности трудящихся всех стран получили широкое распространение среди немецкого рабочего класса.

Фашистское руководство понимало, что в этой обстановке выступление под флагом борьбы с социализмом привело бы к полной потере влияния нацистской партии на трудящихся. Поэтому гитлеровцы манипулировали «социалистической» фразеологией, с тем чтобы идейно изолировать рабочий класс Германии от международного рабочего движения, воспитать его в духе ненависти и вражды к трудящимся других стран, превратить его в послушное орудие осуществления агрессивных планов германского империализма.

Достижению этих целей, по мнению гитлеровцев, лучше всего отвечала пропаганда так называемого «национал-социализма», или «немецкого социализма». В чем суть «немецкого социализма»?

Гитлеровцы утверждали, что улучшить материальное положение немецких трудящихся за счет использования внутренних ресурсов страны нельзя. Сколько якобы ни экспроприируй буржуазию, все равно трудящиеся будут плохо жить, ибо в Германии слишком велика плотность населения, не хватает территории и природных богатств. Где же выход, спрашивали гитлеровцы, и отвечали: в расширении «жизненного пространства» Германии.

Полное подчинение фашистского государственного аппарата военным концернам ни в коей степени не означало устранения присущей империализму конкурентной борьбы монополий. Напротив, эта борьба приобрела в гитлеровской Германии еще более острые и обнаженные формы. Возможность широкого использования для подавления конкурентов государственной власти придавала ей грандиозные масштабы. Борьба велась не только за квоты, пакеты акций, рынки сбыта, но и за влияние на фашистскую верхушку, что открывало перед монополиями невиданные ранее возможности лишить конкурента его квот, акций, рынков и даже покончить с ним «окончательно», то есть изгнать из страны или засадить в концлагерь. Ожесточенная конкурентная борьба с использованием фашистского государственного аппарата в качестве своеобразной дубинки развертывалась в гитлеровской Германии как между финансово-промышленными группами, так и внутри них.

В первые месяцы фашистской диктатуры полем ожесточенной схватки двух групп монополистов явился концерн «Ферейнигте штальверке». Здесь на протяжении ряда лет, как указывалось выше, в качестве претендентов на руководство концерном выступали две финансово-промышленные группы: Тиссена—Флика и Вольфа — Штрауса. В 1933 году, опираясь на тесные связи с фашистским руководством, Тиссен добился «реорганизации» концерна. В разгар экономического кризиса государство, чтобы поддержать концерн, купило за 125 млн. марок пакет акций дочерней компании «Ферейнигте штальверке» — «Гельзенкирхнер бергверке АГ». Затем эта компания, контрольный пакет акций которой находился в руках государства, была объединена с рядом предприятий Тиссена и увеличила свой капитал более чем вдвое. Доля государства сократилась с 50 до 22%. Ввиду этого фашистское правительство сочло «нецелесообразным» дальнейшее участие государства в деятельности компании и за бесценок передало свой пакет акций тому же Тиссену. Овладев компанией «Гельзенкирхнер бергверке АГ», Тиссен стал полностью хозяйничать в «Ферейнигте штальверке». Соперника Тиссена Вольфа гитлеровцы бросили на скамью подсудимых по обвинению в злоупотреблениях, члены его финансово-промышленной группы Штраус и Сольмсон были удалены из правления «Ферейнигте штальверке».

С приходом к власти гитлеровцев стихийный капиталистический процесс концентрации капиталов и централизации производства, разорения и поглощения мелких предприятий крупными в огромной степени ускорился вследствие внеэкономических мер принуждения, проводимых фашистским правительством в интересах монополий. Опираясь на административный и судебный аппарат, финансовая олигархия устанавливала обязательные цены и квоты выпуска продукции, а также меры наказания за их нарушение, контролировала использование производственного аппарата, объем и направление инвестиций, наконец, насильственно захватывала мелкие предприятия и акционерные общества.

Одним из первых экономических мероприятий фашистского правительства явилась реприватизация государственной собственности. В годы экономического кризиса правительство, спасая концерны и банки от краха, на миллиарды марок закупило за счет налогоплательщиков их акции. Так, например, к 1932 году германское государство контролировало 70% капитала германских банков и, следовательно, большинство акционерных обществ. В одном лишь Дрезденском банке государству принадлежал 91% акций¹. После прихода к власти гитлеровцы поспешили безвозмездно вернуть эти акции монополистам, что в значительной степени усилило мощь финансовой олигархии. Так, например, Немецкий банк получил от фашистского государства акций на 20 млн. марок в 1934 году и еще на 35 млн. марок в 1936 году и вновь стал полностью частнокапиталистическим предприятием.

По требованию монополий правительство создало институт имперских «комиссаров по ценам». Через местные торгово-промышленные палаты «комиссары по ценам» следили за тем, чтобы соблюдались так называемые обязательные минимальные цены. Благодаря этому цены, устанавливаемые монополиями, получали силу закона.

 В наружности, в манере Александра Серафимовича Серафимовича есть что-то как будто несколько тугое, что-то веское, даже увесистое, несколько медлительное и очень сильное.

Его друзья, например Леонид Андреев, с которым он дружил в лучшую пору этого писателя, называли его Лысогором. Писать он начал довольно поздно и тоже как будто несколько туго.

Если он рассказывает о себе, что ему приходилось просиживать иной раз много часов, чтобы как следует осилить десять строчек из "Капитала" Маркса, то он почти теми же словами повествует и о своих первых литературных работах - тоже по десять строчек в сутки удавалось ему написать, делая бесконечное количество поправок.

Этой туговатой, замедленной поступью прошел т. Серафимович большую часть своего жизненного и творческого пути. Он шел вперед, как танк, прокладывая себе очень прямой, очень уверенный путь. Эта неутомимым трудом, грудью проложенная дорога привела его к тому, что он вписал свое имя неизгладимыми чертами где-то очень близко от первых по времени и первых по качеству имен пролетарских писателей.

"Железный поток" - это значительное произведение Серафимовича, которое соединяет в себе художественную высоту, социальную значимость и обработку нового, послереволюционного материала. После "Железного потока" можно уже было, опираясь на факты, сказать, что пролетарская литература не только предсказывает, не только оценивает грядущие явления пролетарской революции, но и отражает ее самое. В этом отношении "Железный поток" должен был быть поставлен рядом с "Матерью" Горького.

Серафимович и до революции был очень крупным писателем. Но та позиция, которую он занял непосредственно после Октября, и те произведения, которыми он откликнулся на послеоктябрьскую жизнь, бросили новый свет на весь его прошлый художественный путь и осветили этот путь так, что весь литературный подарок, который наш писатель принес людям, предстал как часть именно пролетарской литературы.

II

Серафимович происходит из казацкой военно-чиновничьей семьи.

Московский совет прав: не покормишь, не поедешь. Если хочешь выжать всю полезную работу из общественного работника, не дай ему упасть от нечеловеческой измученности, от полного нервного истощения, от разъедающих болезней, которые если запустишь, уж не подымешься. Дать упасть работнику -- преступно.

   Много партийных работников сгорает от туберкулеза, от нервного истощения.

   Совет открывает санатории для больных, для истощенных, для измученных. Переведет дух человек, и опять с прежней силой берется за работу.

   Бывшие князья, бывшие денежные тузы, фабриканты, крупные помещики разбросали по окрестностям Москвы свои великолепные имения, дворцы. Вот их-то совет и обращает в санатории, отдает трудовым колониям подростков, школьным колониям.

   В тридцати верстах от Москвы -- прекрасное имение бывшего князя, которого убил бомбой Каляев, Ильинское.

   Здесь санаторий.

   Чудесный воздух. Река. Парк. За рекой широко раскинулся луг -- трава по пояс, а за лугом синей стеной сосновый бор -- царство ягод и грибов.

– Как Вы относитесь к присуждению Вам Нобелевской премии?

– Разумеется, я доволен присуждением мне Нобелевской премии, но прошу понять меня правильно: это не самодовольство индивидуума, профессионала-писателя, получившего высокую международную оценку своего труда. Тут преобладает чувство радости оттого, что я - хоть в какой-то мере - способствую прославлению своей Родины и партии, в рядах которой я нахожусь больше половины своей жизни, и, конечно, родной советской литературы. Это важнее и дороже личных ощущений, и это, по-моему, вполне понятно.

Есть и еще одно чувство удовлетворения: жанр романа, сама закономерность существования которого в современных условиях некоторыми литераторами ставилась под сомнение, получил как бы свое утверждение. Добротно написанная книга живет долго, а все живущее нельзя отвергать без достаточных к тому оснований.

– Как Вы узнали о том, что Вам присуждена премия?

– Я узнал об этом из телеграммы шведских корреспондентов. Но с некоторым запозданием: телеграмма эта была доставлена мне секретарем Фурмановского райкома партии тов. Мендалиевым, разыскавшим меня в 140 километрах от районного центра. Чтобы ответить Шведской Королевской Академии, мне пришлось лететь самолетом в Уральск, в довольно сложных метеорологических условиях. А вообще-то день 15 октября для меня оказался удачным во всех отношениях: с рассветом я хорошо потрудился над главою из первой книги романа, главой, которая мне чертовски трудно давалась (приезд к Николаю Стрельцову его брата-генерала, прототипом которого мне послужили жизнь и боевые дела генерала М. Ф. Лукина), вечером узнал о присуждении премии и на вечерней охоте двумя выстрелами (единственными за зорю) сбил двух превосходных серых гусей. Причем сбил на предельной дистанции, а это бывает не часто!

– А как отражается сам факт присуждения Вам Нобелевской премии на теперешнем укладе Вашей жизни?

– Ты ведь знаешь давно, что меня трудно выбить из седла. Работаю, отдыхаю, пью великолепный казахский кумыс, изредка, когда промерзну на охоте, разрешаю себе стопку казахской арака - и твердо уверен в том, что вскоре после поездки в Стокгольм закончу первую книгу "Они сражались за Родину". Всё в порядке, как говорили на фронте! Вокруг и в казахской, с виду безлюдной степи, как всюду на моей Родине, кипит жизнь: допахиваются последние гектары зяби, идущие уже сверх плана, чабаны готовятся к трудной зимовке, проходят слеты лучших механизаторов области, и здесь люди, воодушевленные заботой партии об экономическом и духовном росте страны, самоотверженно трудятся, и мне радостно сознавать себя крохотной частицей этого могучего созидающего коллектива строителей коммунизма.