Февральскую революцию буржуазия объясняла протестом масс против военных поражений царской армии. Она проповедывала, что главной задачей революции является победоносное завершение войны, захват Константинополя и т. д. Буржуазное правительство совершенно не склонно было пересматривать империалистскую программу. Империалистские планы завоеваний, которые поддерживались русской буржуазией и раньше, она намеревалась осуществить теперь с большим успехом.

Буржуазия, пользуясь военной обстановкой, призывала население России к национальному единению, пытаясь под этим флагом отделаться от разрешения «проклятых» социальных вопросов.

Было очевидно, что созданное ею Временное правительство не собиралось, да и не в состоянии было разрешить более или менее серьезно национальный вопрос. В сохранении власти над национальными окраинами и в дальнейшей империалистской экспансии буржуазия видела одну из основ своей экономической и политической мощи, своего классового господства. Она выдвинула, пользуясь поддержкой мелкобуржуазных партий — социалистов-революционеров и меньшевиков, — старый царский лозунг «единой и неделимой России», прикрытый лишь розовым флагом «революционной демократии».

Временное правительство, бессильное подавить национально-освободительное движение на окраинах России репрессивными мерами, рассчитывало ослабить его второстепенными уступками: отменой ограничений вероисповедания и процентной нормы в учебных заведениях, предоставлением «инородцам» права занятия должностей в государственных учреждениях и т. п.

Коалиция с соглашателями позволила буржуазии установить в правительстве своеобразное разделение труда. Министры- «социалисты» выступали перед народом с «демократическими» речами и предложениями, а лидеры буржуазии под прикрытием соглашателей собирали силы для нового наступления на революцию. [195]

Восстановили деятельность Государственной думы под видом «частных совещаний». Первое такое совещание состоялось 22 апреля. Родзянко так определил задачи совещаний: от делегатов Думы ждут «указаний на то, как надо вести государственный корабль»{264}. А депутат Н. В. Савич, октябрист, добавил:

«Наше дело — формировать общественное мнение»{265}.

В майскую коалицию министром земледелия вошел В. М. Чернов. Вождь партии эсеров, ее теоретик, он слыл также специалистом по аграрному вопросу. Получив портфель министра, Чернов должен был попытаться осуществить на практике путаные эсеровские теории. Но вождя эсеров пригласили в правительство не для этого. Князь Волконский, крупнейший помещик Тамбовской губернии, в своем письме к Чернову в начале июня разъяснил ему, чего хотят от него помещики.

Не успела еще конференция большевиков закончить свою работу, как в Петрограде прорвались наружу классовые противоречия. Не помогли ни уступки буржуазии, ни маневры соглашателей. 20 и 21 апреля на улицах столицы развернулись массовые демонстрации против войны.

До сих пор Временное правительство скрывало свои истинные намерения. О войне оно говорило в нарочито туманных фразах, сеявших в массах надежды на прекращение бойни. Правительство выжидало, пока эсеро-меньшевики выполнят свою задачу по подготовке масс к продолжению войны. Однако буржуазия боялась, что рост антивоенных настроений опрокинет все усилия эсеро-меньшевистских агитаторов. К тому же декларация правительства от 28 марта, хотя и глухо, но высказавшаяся за «утверждение прочного мира на основе самоопределения народов», [185] произвела на союзных империалистов неприятное впечатление. Они потребовали прямого ответа — будет ли воевать Россия.

Восемнадцатого апреля Милюков разъяснил, что декларация от 28 марта выражает «всенародное стремление довести мировую войну до решительной победы»{251}.

Как раз в этот день — по новому стилю было 1 мая — рабочие и солдаты демонстрировали по улицам с лозунгом советской декларации «Мир без аннексий и контрибуций».

Явно империалистский характер ноты Милюкова вызвал прежде всего бурный протест воинских частей Петрограда.

Апрельская (седьмая) конференция состоялась в Петрограде 24 — 29 апреля 1917 года. На ней присутствовали 133 делегата [163] с решающим голосом и 18 с совещательным, представлявших около 80 тысяч членов партии.

До Февральской революции 1917 года партия большевиков работала в подполье. Она была запрещенной партией, за одну принадлежность к которой арестовывали и ссылали на каторгу. Все совещания и съезды партии происходили тайно, большей частью за границей. Апрельская конференция была первой легальной конференцией в истории большевистской партии.

Со всей страны прибыли боевые соратники Ленина. Возвратились товарищи из далекой ссылки и каторжных тюрем, приехали делегаты от промышленных центров и национальных окраин. Пришли с заводов и фабрик столицы руководители и организаторы недавних баррикадных боев. На конференцию прибыли: Ленин, Сталин, Молотов, Косиор Ст., Крупская, Стасова Е. От Москвы и области присутствовали: Пятницкий, Дзержинский, Землячка, Ногин, Оппоков-Ломов, Бубнов, Рыков, Скворцов-Степанов, Смидович. От Донбасса приехал Ворошилов, от Самары — Куйбышев, с Урала — Свердлов и много других видных большевиков. И то обстоятельство, что представители организаций, отрезанных от руководящих центров, нашли единый язык и дружно поддержали Ленина, еще раз подчеркнуло, что царизм не сломил воли партии, не порвал ее связей с массами, что партия сохранилась и выросла организационно и идейно.

По своему значению Всероссийская апрельская конференция большевиков занимает место, равное съезду партии в наиболее ответственный исторический момент. Как подчеркивал Ленин на открытии конференции, она

«собирается... в условиях не только российской, но и нарастающей международной революции»{225}.

Делегаты с мест рассказали, как быстро выросла большевистская партия и какую гигантскую работу проделала она за два месяца революции.

По приезде в Россию Ленин со всей энергией отдался революционной работе. Утром 4 апреля он выступил на совещании партийных работников большевистской партии. Вечером Ленин прочитал свои тезисы о революции на собрании делегатов — большевиков и меньшевиков, — приехавших на Всероссийское совещание советов рабочих и солдатских депутатов в конце марта 1917 года.

В тезисах, вошедших в историю под именем «апрельских тезисов», Ленин суммировал боевой опыт партии и наметил четкую программу ее деятельности на новом этапе. «Апрельские тезисы» Ленина открыли новую страницу в истории революционной борьбы партии большевиков. Новую — не в смысле разрыва со старой теорией и практикой большевизма, — новизна заключалась в том, что тезисы явились исчерпывающей программой действий пролетарской [161] партии в переходный этап, созданный Февральской буржуазно-демократической революцией.

Свержение царизма изменило условия, в которых пришлось работать большевикам.

«Это был величайший перелом в истории России и небывалый поворот в истории нашей партии, — писал Сталин по поводу победы Февральской буржуазно-демократической революции. — Необходима была новая ориентировка партии в новых условиях борьбы»{219}.

Большевистская партия только что вышла из подполья. Многие члены большевистской партии возвращались из далекой ссылки. Из Нарыма, Туруханского края, Якутской области, из разбросанных на крайнем севере сел и деревень стягивались в Петроград, Москву и другие промышленные центры сотни и тысячи большевиков. Железные дороги были забиты военными перевозками и не способны были к быстрой переброске ссыльных. В комитетах, помогавших выбраться из ссылки, — так называемых «комитетах помощи амнистированным», — засели меньшевики и эсеры и тормозили переброску большевистских ссыльных. Большевики разбросаны были по необъятному простору страны — от Петрограда до Владивостока, от Архангельска до Кавказа. [102]

Союзные империалисты зорко следили за каждым шагом Ленина. 3 апреля, в день, когда он прибыл в Петроград, английское посольство передало в русское Министерство иностранных дел записку с характеристикой Ленина.

«Ленин — хороший организатор и крайне опасный человек, — говорилось в этой записке, — и, весьма вероятно, он будет иметь многочисленных последователей в Петрограде»{213}.

В тот же день в Министерство иностранных дел поступила записка и от французского посла, в которой также говорилось о проезде Ленина через Германию.

Товарищ министра иностранных дел А. Нератов пометил на этих документах: . .

«Все сведения из третьих источников нужно поместить в газетах завтра же, не указывая источников, и подчеркнуть благожелательность германского правительства к Ленину и пр.»{214}

Так начал закручиваться клубок лжи и клеветы вокруг приезда Ленина в Россию. Боязнь, что «этот хороший организатор [154] найдет многочисленных последователей в Петрограде», заставила союзных империалистов поднять травлю против Ленина. Его обвиняли чуть ли не в государственной измене в пользу Германии.

Февральская революция застала Ленина в Швейцарии. При первых же известиях о перевороте вождь партии решил немедленно ехать туда, где, __ наконец, вспыхнуло пламя, которое он неутомимо раздувал всю свою жизнь. Лучше чем кто-либо другой Ленин предвидел, какие перспективы открываются перед русской революцией и какие опасности стоят на ее пути. По опыту многолетней борьбы он знал, что опаснейшими врагами революции будут ее мнимые друзья, болтуны мелкобуржуазного болота — меньшевики и эсеры, уже не раз предававшие интересы рабочего класса.

    «Ни тени доверия и поддержки новому правительству (ни тени доверия Керенскому, Гвоздеву, Чхенкели, Чхеидзе и К°) и вооруженное выжидание, вооруженная подготовка более широкой базы для более высокого этапа»{208},

писал [149] Ленин из Швейцарии спустя несколько дней после начала Февральской революции в ответ на запрос петроградских большевиков.

В этих немногих словах была намечена целая программа действий. Однако директив «из далека» было недостаточно. Следовало самому быть там, где разгорался огонь революции, гасить который на помощь русским меньшевикам спешили пожарные команды лжесоциалистов со всех концов земли.

Но как попасть в революционную Россию? Англия и Франция, в руках которых находились все пути сообщения, не пропускали в Петроград большевиков, а тем более Ленина. Они хорошо знали отношение Ленина к грабительской войне. Капиталисты прекрасно понимали, какие «убытки» могут причинить им большевики разоблачением империалистской грабительской бойни.

Было ясно, что большевистская партия и русский пролетариат займут правильную позицию и найдут нужные лозунги. Но приезд Ленина ускорил бы этот путь. Буржуазия, и русская и иностранная, поступила в этом случае так же, как ее предшественница в эпоху Парижской коммуны. На требование парижских коммунаров обменять известного революционера Бланки на кучу попов и архиепископов, застрявших в Париже, версальские палачи Коммуны ответили: «Отдать Бланки коммунарам значит послать им целую армию».

Ленина в Россию не пустили.

Для борющегося пролетариата Европы и Америки, для исторической науки смерть этого человека - неизмеримая потеря. Уже в ближайшее время станет ощутительной та брешь, которая образовалась после смерти этого гиганта.

Подобно тому как Дарвин открыл закон развития органического мира, Маркс открыл закон развития человеческой истории: тот, до последнего времени скрытый под идеологическими наслоениями, простой факт, что люди в первую очередь должны есть, пить, иметь жилище и одеваться, прежде чем быть в состоянии заниматься политикой, наукой, искусством, религией и т. д.; что, следовательно, производство непосредственных материальных средств к жизни и тем самым каждая данная ступень экономического развития народа или эпохи образуют основу, из которой развиваются государственные учреждения, правовые воззрения, искусство и даже религиозные представления данных людей и из которой они поэтому должны быть объяснены, - а не наоборот, как это делалось до сих пор.

Но это не все. Маркс открыл также особый закон движения современного капиталистического способа производства и порожденного им буржуазного общества. С открытием прибавочной стоимости в эту область была сразу внесена ясность, в то время как все прежние исследования как буржуазных экономистов, так и социалистических критиков были блужданием в потемках.

Двух таких открытий было бы достаточно для одной жизни.

Маркс и я с 1845 г. держались того взгляда, что одним из конечных результатов грядущей пролетарской революции будет постепенное отмирание политической организации, носящей название государство. Главной целью этой организации всегда было обеспечивать при помощи вооруженной силы экономическое угнетение трудящегося большинства особо привилегированным меньшинством. С исчезновением этого особо привилегированного меньшинства исчезнет и необходимость в вооруженной силе угнетения, в государственной власти. Но в то же время мы всегда держались того взгляда, что для достижения этой и других, гораздо более важных целей грядущей социальной революции рабочий класс должен прежде всего овладеть организованной политической властью государства и с ее помощью подавить сопротивление класса капиталистов и организовать общество по-новому. Это можно прочесть уже в «Коммунистическом манифесте», написанном в 1847 г., глава вторая, заключительная часть.

Анархисты ставят все на голову. Они заявляют, что пролетарская революция должна начать с упразднения политической организации государства. Но единственная организация, которую пролетариат застает в готовом виде после своей победы, - это именно государство.

Правда, эти государство требует очень значительных изменений, прежде чем оно сможет выполнять свои новые функции. Но разрушить его в такой момент - значило бы разрушить то единственное орудие, посредством которого победоносный пролетариат может использовать только что завоеванную им власть, подавить своих капиталистических противников и провести ту экономическую революцию общества, без которой вся победа должна была бы закончиться новым поражением и массовым убийством рабочих, как то было после Парижской Коммуны.

Из многих важных открытий, которыми Маркс вписал свое имя в историю науки, мы можем остановиться здесь только на двух.

Первым из них является совершенный им переворот во всем понимании всемирной истории. В основе всех прежних воззрений на историю лежало представление, что причину всех исторических перемен следует искать в конечном счете в изменяющихся идеях людей и что из всех исторических перемен важнейшими, определяющими всю историю, являются политические. Но откуда появляются у людей идеи и каковы движущие причины политических перемен - об этом не задумывались. Лишь в новейшей школе французских, а отчасти и английских историков возникло убеждение, что движущей силой европейской истории, по крайней мере со времени средних веков, была борьба развивающейся буржуазии против феодального дворянства за общественное и политическое господство. Маркс же доказал, что вся предшествующая история человечества есть история борьбы классов, что во всей разнообразной и сложной политической борьбе речь шла всегда именно об общественном и политическом господстве тех или иных классов общества, о сохранении господства со стороны старых классов, о достижении господства со стороны поднимающихся новых. Но вследствие чего возникают и существуют эти классы? Вследствие имеющихся всякий раз налицо материальных, чисто физически ощущаемых условий, при которых общество в каждую данную эпоху производит и обменивает необходимые средства существования. Феодальное господство в средние века опиралось на хозяйство мелких самодовлеющих крестьянских общин, которые сами производили почти все необходимые предметы своего потребления, почти не знали обмена и которым воинственное дворянство давало защиту от внешних врагов и национальную или, по крайней мере, политическую связь; когда же возникли города, а вместе с ними обособленная ремесленная промышленность и торговый оборот, сначала внутри страны, а затем и международный, тогда развилась городская буржуазия, которая еще в средние века завоевала себе в борьбе с дворянством место в феодальной системе в качестве также привилегированного сословия. Однако с открытием внеевропейских земель, с середины XV века, буржуазия приобрела гораздо более обширную область для торговой деятельности и вместе с тем новый стимул для развития своей промышленности; в важнейших отраслях ремесло было вытеснено мануфактурой, уже фабричной по своему характеру, а та, в свою очередь, - крупной промышленностью, которая стала возможна благодаря изобретениям прошлого столетия, в особенности благодаря изобретению паровой машины.

В последнее время социал-демократический филистер опять начинает испытывать спасительный страх при словах: диктатура пролетариата. Хотите ли знать, милостивые государи, как эта диктатура выглядит? Посмотрите на Парижскую Коммуну. Это была диктатура пролетариата.

Предложение переиздать воззвание Генерального Совета Интернационала «Гражданская война во Франции» и снабдить его введением было для меня неожиданным. Поэтому я могу здесь лишь вкратце затронуть важнейшие пункты.

Вышеупомянутой, большей по размерам, работе я предпосылаю оба более кратких воззвания Генерального Совета о франко-прусской войне. Во-первых, потому, что в «Гражданской войне» есть ссылки на второе воззвание, которое само по себе, без первого, не везде понятно. А также и потому, что оба эти воззвания, тоже написанные Марксом, являются не менее, чем «Гражданская война», выдающимися образцами удивительного, впервые проявившегося в «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта» ² дара автора верно схватывать характер, значение и необходимые последствия крупных исторических событий в то время, когда эти события ещё только разыгрываются перед нашими глазами или только что свершились. И, наконец, потому, что нам в Германии ещё и поныне приходится страдать от предсказанных Марксом последствий этих событий.

Разве не оправдалось предсказание первого воззвания, что если оборонительная война Германии против Луи Бонапарта выродится в завоевательную войну против французского народа, то все те несчастья, которые постигли Германию после так называемой освободительной войны 3, обрушатся на неё снова с ещё большей силой? Разве не пережили мы после этого целых двадцать лет бисмарковского господства, а вместо преследований демагогов ⁴ — исключительный закон и травлю социалистов с тем же полицейским произволом и буквально с тем же возмутительнейшим толкованием закона.